Грибы, мутанты и другие: архитектура эры Лужкова. Часть 1: уникаты
Даша Парамонова, архитектор и преподаватель «Стрелки», рассказывает о первых 20 годах постсоветской архитектуры, изучает явления того времени. «Моя задача — увидеть наследие последних двух десятилетий как бы из будущего, найти то, что будет ценным через много лет, и описать то, что неминуемо исчезнет».
Даша делит архитектурные явления лужковской Москвы на 6 групп: уникаты, вернакуляры, фениксы, массивы, идентификаторы и грибы. Сегодняшний пост — о уникатах.
«Уникаты — это объекты, спроектированные, чтобы быть уникальными. Они не решают градостроительных и социальных задач и взаимодействуют с городом через восторженную или негативную реакцию зрителя. Их нельзя оценивать как обычную архитектуру — с точки зрения пропорций элементов, тектоники, общей гармонии. Задача уникатов — не создание гармоничных композиций, а провозглашение принципов индивидуалистического общества. Они призваны как можно громче заявить о своем авторе и/или заказчике.»
Точечная застройка — это всё те же уникаты. Из-за них Москва становится хаотичной, некомфортной. В городе не стало решений, ориентированных на самих горожан — главным было стремление показать свою индивидуальность, а не построить что-то полезное. В итоге стремление к поверхностному украшательству приводит к «сезонному перекрашиванию бордюров во дворах и причудливой подсветке фасадов».
«Заимствованный образ здания „свершившегося завтра“ положил начало серии уникатов, изображающих современную архитектуру. „Изображающих“ — потому что за визуальными символами, которые создают образ архитектуры, порожденной развитием технологий, в действительности скрываются идеи шестидесятилетней давности. Уникаты „современного“ направления имитируют стиль хай-тек, но игнорируют главные принципы подлинного западного хай-тек — использование высоких технологий в проектировании, конструкциях и инженерных системах.»
Первый этап развития уникатов: середина 1990-х, «можно всё»
«Первый пик развития уникатов приходится на середину 90-х. Общество исследует границы дозволенного. Беспредел, отсутствие правил. Главные герои — богема, бандиты, бизнесмены. Первые жертвы психоделических средств, заказных убийств, финансовых пирамид. Александр Солженицын возвращается в Россию, российские войска вступают на территорию Чеченской Республики, крупнейшая финансовая пирамида „МММ“ начинает продавать акции народу, голый художник Олег Кулик карабкается на „шестерку“. В архитектуре появляется все больше различных направлений и типологий.»
Триумфом уникатов Даша называет Москву-Сити: «он не пригоден для использования, это всего лишь грандиозная декорация несостоявшегося спектакля». Сити не заполнен и наполовину, но уже столкнулся с проблемами. Дорога в два ряда, узенькие тротуарчики, минимум мест в подземных гаражах — это вся его инфраструктура. Общественное пространство в Сити — это торговый центр и транзитные зоны между зданиями, чего недостаточно, чтобы объект стал годным для горожан.
Второй этап развития уникатов: разделение на три направления
Уникаты развиваются. Одно из направлений — «нео» — имитирует исторические стили, уже существующие в городе. Пример такого направления — бизнес-центр «Галс Тауэр» на 1-й Тверской-Ямской.
Он пытается выглядеть, как дом, построенный здесь во время расцвета сталинского ампира. Но внутри — современный офис с оупенспейсами. В этом вся суть уникатов — казаться, а не быть.
Второе направление уникатов — «метаболическое». Вообще сам метаболизм в архитектуре появился в 1950-х годах в Японии. Его идея была в том, чтобы продлевать жизнь постройкам модернизма, делать их способными подстраиваться под меняющиеся внешние обстоятельства. «Метаболисты» использовали каркас и ячейки зданий для того, чтобы иметь возможность менять их структуру и габариты.
Но в лужковском «метаболизме» современные формы «буквально пристраиваются, надстраиваются, наползают на исторические здания, увеличивая площадь объекта».
Идея японцев транформировалась, чтобы соответствовать главному требованию Москвы 90-х — «быть финансово оправданным и, следовательно, получить право на вторую жизнь в новом обществе».
Третье направление уникатов — «игровое». «При таком подходе архитекторы могут позволить себе запрещенные ходы, ведь все тут как бы не всерьез. Играть — значит быть легким, ироничным, смелым. К тому же правила игры создают сами участники, а это обязательное условие 1990-х. Игровые уникаты демонстрируют всемогущество архитектора, безграничность возможностей, приоритет личного, триумф индивидуального».
Самый характерный пример «игрового» направления — дом-яйцо на улице Машкова.
«Дом-яйцо — это гиперирония, реакция на бескрайние возможности лужковской Москвы и полное отсутствие эстетических критериев. Это памятник беспределу 1990-х».
Третий этап развития уникатов: кризис 1998 и нулевые
После кризиса 1998 года уникаты видоизменяются. «Неограниченные возможности обрели границы. Появилась самодисциплина, прежде всего — в экономической области. Оказалось, что деньги можно тратить иначе. Отныне расходы должны демонстрировать не расточительность, но рассудительность и опытность. На смену ярким бизнесменам-камикадзе приходят банкиры».
Главным игроком, определяющим вид здания, становится не архитектор, а девелопер. Эстетика капитализируется и приносит прибыль. К проектам привлекают архитекторов-звёзд мирового уровня: Заху Хадид, Рема Колхаса, Этторе Соттсасса, Фрэнка Уильямса, Джованни Бартоли, Массимилиано Фуксаса, Бернарда Чуми, Жан-Мишеля Вильмотта.
«Участие звёзд мирового масштаба имеет несколько смыслов. Во-первых, это имитация профессиональной разборчивости — „мы понимаем, что такое хорошо“. Во-вторых, это попытка встроиться в мировой архитектурный контекст — знаковое строительство в центре активно происходит в таких городах, как Лондон. В-третьих, это попытка вписать себя в мировую историю — пирамиды, Колизей, Нотр-Дам, Гуггенхайм, Нагатинская пойма… Для России рубежа веков нужны уникаты мирового значения. Если в 1990-е уникаты обозначали принципы нового общества в пространстве города, то в 2000-е они должны обозначать место Москвы (России) в пространстве всего мира».
В конце нулевых символом современной архитектуры должна была стать башня «Россия» по проекту Нормана Фостера. Капсулу с пергаментом Лужков заложил 18 сентября 2007 года.
Наступил 2008-й — и снова кризис, уже мировой. Финансирование урезали, а потом и вовсе приостановили. Вместо 600-метровой башни решили делать 200-метровую. Выкопали котлован. Деньги закончились, новые не появились. В итоге вместо башни в вырытом котловане построили подземную парковку. «Банально, но факт: „символ России“ закопан на несколько этажей в землю.»
«Но то обстоятельство, что амбициозный проект не состоялся из-за мирового финансового кризиса, можно трактовать и в том духе, что Россия все-таки встроилась в мировой контекст». Архитектурные потрясения закончились.
Продолжение: Часть 2. Вернакуляры